Пересадка печени при циррозе нижний новгород

Год назад в Нижнем Новгороде прошла первая операция по пересадке печени. Мы стали пятым городом, где проводят подобные трансплантации. Цирроз перестал быть приговором. За год было сделано семь операций. Если бы не пересадка, никого из тех семерых больных сегодня уже не было бы в живых. Но для города-миллионника это очень мало.

Смертельно больных людей гораздо больше. Более 70 нижегородцев нуждаются в новой почке, более 40 – в печени. Врачи-трансплантологи уверены, что могли бы помочь многим – хватает и сил, и знаний, и федеральной квоты. Не хватает только одного – донорских органов. Многие нижегородские больницы пока не спешат работать в этом направлении…

Отвел себе два года

…Александр Константинович уже ложился спать, когда заиграл мобильник. Звонили из больницы:

– Появился необходимый орган. Вполне возможно, что он подойдет именно вам. Будьте готовы.

На семейном совете они уже не раз проговорили, как будут действовать, когда позвонят из больницы. Первым делом – оповестить сына, который повезет его, чтобы был наготове. Затем быстро собрать все необходимое и ждать подтверждающего звонка.

Это был уже третий раз, когда его просили пребывать в готовности номер один. Первые два раза закончились отбоем. Спустя время звонили из больницы и говорили, что, к сожалению, операции не будет, донорский орган не подходит. Сын завозил машину в гараж, сумку отставляли в сторону…

И снова тянулись дни ожидания. И снова не давала покоя мысль, а вдруг организм устанет и сдастся раньше, чем появится спасительный орган.

В этот раз подтверждающий звонок раздался.

– Сегодня будет операция, – произнесли на том конце провода. – Срочно приезжайте.

С этого момента для Александра К. начался обратный отсчет времени. Печень умирает быстро. Врачи предупреждали – на все будет шесть часов. За это время он должен добраться от Арзамаса до Приволжского окружного медицинского центра – единственного места в Нижнем Новгороде, где занимаются пересадкой органов, провести предоперационные манипуляции и сказать “с Богом”, ложась на операционный стол.

Бригада трансплантологов за это время должна съездить на донорскую базу, где судмедэксперт уже констатировал смерть пациента, провести изъятие органа, которое тоже займет пару-тройку часов, и привезти его в специальном контейнере в больницу. Все рассчитано по минутам. Любое промедление может сказаться на результате операции.

К счастью, все прошло хорошо. Александр Константинович стал вторым пациентом, которому в нашем городе пересадили печень от умершего пациента. Теперь он пьет по одной таблетке в день и с волнением вспоминает историю своей болезни:

– Я заболел как-то неожиданно для самого себя. Вдруг ни с того ни с сего начал расти живот. Что такое? Ничего не болит, просто живот растет и все. Когда стал задыхаться – обратился к врачу. После обследования в местной ЦРБ стали готовить к операции. Но предполагаемый диагноз не подтвердился. Разрезали, а там – цирроз печени. Оказывается, десять лет назад где-то подхватил гепатит, который все это время никак себя не проявлял.

– Я тогда себе отвел два года, – продолжает мужчина. – Хотя слабел с каждым днем очень быстро. Знал, что выхода для меня нет. Мне говорили, что спасти может только пересадка печени. В Германии, например, такие операции делают очень часто. Но разве я мог найти сотни тысяч евро, чтобы ехать туда оперироваться? И вдруг оказалось, что можно в Нижнем и бесплатно…

Пик хирургии

Операции по пересадке печени в Нижнем Новгороде делает только бригада под руководством хурурга Владимира Загайнова. Он же четыре года назад первым начинал делать и трансплантацию почки. В Европе подобные операции давно поставлены на поток. Нашим докторам пришлось проламывать стену непонимания: сначала в чиновничьих кабинетах, потом среди коллег, а потом и среди обычных горожан. В итоге – мы отстали от развитых стран на два века.

– Вы когда-нибудь видели, как умирают молодые люди, а ты ничем не можешь им помочь? – отвечает Загайнов вопросом на вопрос, когда я интересуюсь, почему он с таким рвением отстаивает трансплантологию. – Приходите, посмотрите. Есть масса заболеваний, при которых больного может спасти только пересадка. Другого шанса выжить у него просто нет. И знаете, это самые благодарные операции – тебе в операционную заносят умирающего человека, а через несколько дней он отправляется на своих ногах домой. Помню молодого человека из Уреня с почечной недостаточностью. На гемодиализ в Нижний ему приходилось ездить через день. Сутки дома отлежится – и снова сюда. И это в 26 лет! Мать отдала ему свою почку. Сейчас он живет полноценной жизнью.

Учиться трансплантации нижегородские врачи ездили в Германию. В 2006-м начали пересаживать почку. В 2008-м – первая попытка пересадить печень. Трансплантацию этого органа специалисты называют пиком хирургии – выполнить ее технически сложнее пересадки сердца.

– Брат отдавал своей сестре половину печени, – вспоминает главный трансплантолог региона Загайнов. – Больная была очень тяжелой. Спасти девушку не удалось. Тогда коллеги из Германии посоветовали нам набраться опыта на резекциях. Целый год мы делали их одну за другой. И снова вернулись к пересадке.

Врачи-потрошители

Орган для трансплантации можно получить двумя способами. Либо от родственника: близкий человек отдает часть печени – этот орган устроен таким образом, что через непродолжительное время снова вырастает до нужных размеров. Либо – от трупа. Случаев, когда мама отдала ребенку почку, или дети родителям – в Нижнем уже много. С печенью сложнее. И родственники находились, что готовы были жертвовать, но их печень не подходила больному по каким-либо критериям. Остается – трупное донорство. И вот тут-то и выявилось больше всего проблем.

– Все крупные государственные и муниципальные больницы города, которые оснащены оборудованием для диагностики смерти мозга и имеют хирургические отделения, определены быть донорскими базами, – отмечает глава городского департамента здравоохранения Владимир Лазарев. – Как только у них появляется потенциальный донор, они должны сообщить об этом в Приволжский координационный центр органного и тканевого донорства.

– Но половина этих больниц ни разу не сообщила нам о наличии у них потенциального донора, – вздыхает Владимир Загайнов. – Такое чувство, что это просто тихий саботаж.

– Я понимаю, трансплантация должна развиваться, – на правах анонимности пооткровенничал с нами один из докторов этих клиник, – но в нашей стране столько юридических нюансов, устанешь от прокурорских проверок. Например, в России действует презумпция согласия. То есть врачи не обязаны спрашивать у родственников погибшего согласие на изъятие органов. Если только те сами не заявят, что при жизни их близкий высказывался против трансплантации. Вроде есть презумпция согласия, но эти же родственники по судам затаскают, если узнают, что их близкий лежит в гробу “пустой”. Добавьте сюда, что реаниматологи получают за ведение донора копейки, а головной боли, в случае чего, на миллион. А если еще повторится московская история…

Если кто не знает, речь идет о громком судебном процессе над “врачами-потрошителями”. В 2003 году в МУР поступила информация, что врачи больницы №20 начинают извлекать органы для пересадки еще до того, как больной умер. Оперативники нагрянули в операционную в тот момент, когда над больным, по документам уже умершим, по данным милиции еще живым, был занесен скальпель. Несмотря на то, что приехавшие вместе с операми реаниматологи из другой клиники вернуть пациента к жизни не смогли, было возбуждено уголовное дело. История имела огромнейший резонанс. СМИ пестрели заголовками об убийцах в “белых халатах”. Трансплантология была парализована. Количество операций снизилось до нескольких десятков на всю страну. Боясь уголовного преследования, донорские центры отказывались поставлять органы. Больные из “листа ожидания” потихоньку умирали.

Суд трижды – после неоднократных кассаций прокуратуры – оправдал эту бригаду врачей. В ходе судебного процесса было доказано, что мозг больного в момент операции был уже мертв. А по инструкции Минздрава в этом случае забирать органы пациента разрешено. На третье оглашение приговора подсудимые пришли с вещами – в положительный исход событий никто из них уже не верил. Но потом… В Мосгорсуде не припомнят, чтобы еще когда-либо оглашение приговора сопровождалось аплодисментами.

Несмотря на оправдательный приговор, образ трансплантолога как врача-потрошителя уже отпечатался в сознании обывателя. А врачей-реаниматологов до сих пор не оставляет страх стать фигурантом криминальной хроники.

Растащат на “запчасти”

В кабинете главного врача больницы №12 Вячеслава Лазарева стоит дерево жизни. Его подарили благодарные пациенты с пересаженными органами.

– Мы занимались и будем продолжать заниматься донорством, – говорит главный врач. – Весь 2009 год мы прорабатывали эту тему, ее юридическую сторону. Схема четко отработана, каждый этап. У нас очень строгие инструкции по диагностике смерти. За процессом наблюдает и все документирует специальная комиссия.

Обычные горожане к трансплантологии пока относятся неоднозначно:

– Если бы моего родственника растащили на “запчасти”, никто не переубедил бы меня, что доктора не убили его специально, – говорит менеджер по продажам Екатерина. – В нашем мире все всегда становится предметом продажи. Однажды и органами начнут торговать…

– Даже говорить о трансплантологии неэтично, – горячится 25-летний строитель Андрей Ярков. – Ведь когда кто-то так сильно ждет себе орган на замену, значит, он ждет чьей-то смерти…

– О трансплантации нужно говорить как можно чаще, – уверен в свою очередь отец Олег, служитель Печерского монастыря. – Когда люди жертвуют свои органы, даже после смерти – это высшее проявление любви. Главное, чтобы они не стали предметом торговли. Все должно быть добровольно и бесплатно. И обязательно спрашивать у родных погибшего право на трансплантацию его органов.

– Я бы очень хотел узнать, кто тот человек, который спас меня после своей смерти, – признался нам Александр К. – Кто он – мужчина, женщина, старый, молодой? Может быть, я мог бы помочь его родственникам? Я приставал к врачам с этими вопросами, но они лишь разводят руками. Знать реципиентам, кто стал их донором – не положено.

Источник

Трансплантация печени (пересадка печени)– единственный радикальный метод лечения больных с необратимым, прогрессирующим поражением печени, когда другие альтернативные методы лечения отсутствуют. Пациенты, нуждающиеся в трансплантации печени, и их близкие должны осознавать сложность операции, быть готовыми к длительной реабилитации в послеоперационном периоде и к пожизненному приёму иммуносупрессивной терапии.

Основными показаниями к трансплантации печени являются:

наличие хронического диффузного необратимого заболевания печени с прогнозом жизни менее 12 месяцев,
хроническое заболевание печени, обуславливающее значительное снижение качества жизни и трудоспособности,
неэффективность консервативной терапии и паллиативных хирургических методов лечения при хронических диффузных заболеваниях печени,
наличие у пациентов с циррозом печени варикозного расширения вен пищевода с кровотечением из них, даже, несмотря на удовлетворительную функцию печени после перенесённого кровотечения,
невозможность выполнения радикальной резекции при очаговых заболеваниях печени в связи с распространённым поражением,
реальность благоприятного жизненного прогноза после трансплантации.
Абсолютными противопоказаниями к трансплантации печени являются:
некорригируемые нарушения функции жизненно важных органов (заболевания сердца, лёгких, центральной нервной системы),
инфекционный процесс вне печени (туберкулёз, ВИЧ-инфекция и др.) или любые другие, не поддающиеся лечению системные или локальные инфекции,
онкологические заболевания внепечёночной локализации,
несовместимые с продолжительной жизнью пороки развития,
психологическая неготовность пациента, непонимание им характера операции, её необходимости, риска и прогноза,
активный алкоголизм,

Относительными противопоказаниями являются:

возраст пациента старше 60 лет,
выполненное раннее вмешательство на печени и желчевыводящих путях,
тромбоз воротной вены,
холангиоцеллюлярный рак печени,
активная репликация вируса гепатита В,
ожирение,
отсутствие психологической поддержки больного со стороны его близких родственников.

При появлении донора из листа ожидания выбирается реципиент наиболее нуждающийся в трансплантации печени и имеющий большую совместимость с донорским органом. Реципиент вызывается в трансплантационный центр в любое время суток в максимально короткий срок. Время, в течение которого возможно выполнение трансплантации печени после получения донорского органа – 6 часов. После госпитализации реципиента в отделение трансплантации органов — ему экстренно выполняются биохимические анализы крови, УЗИ брюшной полости и пациент идёт в операционную. Средняя продолжительность операции составляет 7-8 часов.

Виды операций:

трансплантация частей печени — уменьшенной – reduced size или разделённой печени (каждая из долей донорского органа пересаживается разным реципиентам, т.н. сплит-трансплантация),
трансплантация печени от живого родственного донора, когда кровный родственник больного отдаёт ему часть своей печени,
ортотопическая трансплантация печени – пересадка донорской печени на место удалённой печени реципиента,
гетеротопическая трансплантация добавочной печени – в этом случае донорская ткань печени пересаживается реципиенту и при этом сохраняется его собственная печень.

После выполнения трансплантации печени пациент обычно проводит около 5-10 дней в отделении реанимации и в среднем через 20-30 дней при благоприятном течении послеоперационного периода выписывается из стационара. Начиная с первого дня после трансплантации, пациент пожизненно начинает принимать специальные препараты – иммуносупрессоры – для предотвращения отторжения донорского органа. Каждые две недели пациенты посещают трансплантационный центр — сдают анализы, выполняют УЗИ брюшной полости.

Трансплантация печени – сложнейший метод лечения, который не начинается с операции и не заканчивается ею. Пациенты пожизненно находятся под наблюдением врачей, периодически проходят обследования. Большинство пациентов после пересадки печени ведут активную жизнь, приступают к прежней работе, рожают детей и занимаются спортом.

Первый шаг пациента на пути лечения заболеваний печени — консультация в гепатологическом центре ПОМЦ.

В сентябре 2011 года на базе поликлиники № 1 ФБУЗ ПОМЦ ФМБА России открыт амбулаторный центр трансплантологии и гепатологии. Подробнее…

Тел. гепатологического центра: 8-915-956-38-75

Источник

Десять лет назад журналистка Наталья Илюшина пережила операцию по пересадке печени. С тех пор каждый новый день — борьба с собственным организмом: строгая терапия, регулярное общение с врачами, постоянная вероятность отторжения. The Village узнал у нее, есть ли полноценная жизнь после трансплантации.

Фотографии

Илья большаков

До 13 лет я была здоровым ребенком, а потом в один день мне стало плохо, заболел живот. Назначили кучу анализов, отправили к инфекционисту. Тот посмотрел на меня и прогнал маму домой за вещами, а меня — сразу в больницу.

Что со мной происходит, было неясно. Подозревали желтуху и гепатит А — не подтвердилось. Когда в Дзержинске я сдала все, что можно, меня направили на обследование в нижегородский НИИ детской гастроэнтерологии.

Два месяца была предметом тщательного изучения людей в белых халатах. В это время болезнь, никем не замеченная, прогрессировала — развился цирроз печени. Еще через несколько лет, уже после трансплантации, установили и причину — аутоиммунный гепатит. Редкая зараза, особенно у детей, к тому же толком не изученная. До сих пор никто не может сказать мне, почему я заболела.

Печень не болит. В этом и заключается коварность заболеваний, с ней связанных. Но при циррозе она тихо, не подавая физиологически ощутимых сигналов, разрушается. И это не лечится. В Нижнем тогда могли одно — стабилизировать мое состояние.

Единственной надеждой стала консультация в Москве, в Российской клинической детской больнице. Там впервые и встал вопрос о пересадке печени. Из больницы меня направили к известному трансплантологу Сергею Готье. Он объяснил, что нужна родственная трансплантация. Но у меня не оказалось подходящего донора: мама и тетя, более-менее подходящие по группе крови, исключались по возрасту и состоянию здоровья. Они могли спасти меня, но сами остались бы на операционном столе.

После того разговора я месяцами лежала в больницах в Нижнем и Москве, проходя поддерживающую терапию и сдавая кучу анализов — доктора безуспешно пытались найти причину цирроза. Так прошло три года.

Когда встала в лист ожидания, мне объяснили, что после звонка я должна оказаться на операционном столе в течение двух часов. Потом орган уже непригоден

Когда в нижегородском Приволжском окружном медицинском центре открылось отделение трансплантологии внутренних органов, мы с тетей сразу отправились туда на консультацию. К тому времени печень была в ужасном состоянии. При лучшем раскладе мне оставалось несколько лет. О родственной пересадке уже не говорили — нужна была полная замена, грубо говоря, трупная трансплантация. Мне помогли оформить бумаги для получения квоты, операцию сделали бесплатно, но не в Нижнем, а в московском НИИ СП имени Склифосовского. Это было в 2007 году. Когда встала в лист ожидания, мне объяснили, что после звонка я должна оказаться на операционном столе в течение двух часов. Потом орган уже непригоден. За два часа я, конечно, не добралась бы до места назначения из Дзержинска, поэтому мы с мамой вынуждены были кочевать по знакомым из Подмосковья. Девять месяцев в ожидании. И переезды по разным квартирам — в Москве, Ивантеевке, Коломне… Мама на эти месяцы бросила работу, чтобы быть со мной. Жили на две пенсии. Когда получалось, деньгами помогала родня. День, когда мне позвонили, я не забуду. Было очень страшно. Я вся тряслась. Мама как могла успокаивала, хотя ей самой было трудно.

Оперировали меня в ночь с 5 на 6 мая. От самой операции не помню ничегошеньки. Потом в интернете прочитала, что пересадка печени длится 10–12 часов.

Риск отторжения будет всегда, и его невозможно спрогнозировать. С этим живут все, кто перенес такую операцию. Однажды практически на моих глазах из-за отторжения печени умерла женщина. С другой стороны, моя знакомая, тоже старше меня, сделала уже три ретрансплантации, и пока все хорошо. Я со своей печенью живу десять лет. Впрочем, в последнее время результаты анализов не очень радуют. Кстати, анализы я должна сдавать в Нижнем обязательно каждые три месяца. Там же мне выдают справку о том, что я жизненно нуждаюсь во всех лекарствах, которые принимаю. С этой бумажкой я получаю медикаменты в поликлинике по месту жительства. Рецепт периодически надо обновлять. Все это долго и тяжело, особенно когда работаешь. Но такова жизненная необходимость. Лекарств принимаю много. В основном это препараты, которые не дают случиться отторжению. Они убивают мой иммунитет — специально. Организм так устроен, что со всем чужеродным он борется, поэтому мне постоянно нужны лекарства, угнетающие его способность к защите. Вместе с тем я принимаю поддерживающие препараты, чтобы не болеть, и гормоны — печень мне досталась гормонозависимая. Мой организм подвержен всякого рода вирусам, поэтому мне в прямом смысле противопоказана моя работа (я журналист местного центра по работе с молодежью), да и учиться в вузе на дневном было нежелательно. Но я для себя решила, что не хочу сидеть дома. Вуз окончила с красным дипломом. Работаю, хотя сейчас в декрете. Мне нельзя алкоголь. Хотя я, конечно, пробовала его в студенческие годы, но это не на пользу. Сейчас совсем не пью. В общении с людьми никогда не скрываю своей особенности — в этом смысле ограничений нет. Пальцем никто не тыкает, и отношениям с людьми это не мешает.

Софья появилась на свет здоровой. Врачи успокаивают, говорят, что все будет хорошо, но я все равно волнуюсь. У нее в роду слишком много болячек

Неясно было, смогу ли я забеременеть и получится ли доносить ребенка, ведь я столько таблеток принимаю, что просто ужас. Могли случиться болезнь, кровотечение, выкидыш… Но в 2016 году врачи разрешили нам с мужем планировать беременность.

Я собиралась рожать в Москве. Прошла все круги бюрократического ада, чтобы получить заветную бумажку, разрешающую рожать не по месту прописки. Но роды начались на 35-й неделе, и до Москвы я не доехала — родила в Дзержинске. Это, наверное, была новая глава в истории местной медицины, потому что мной даже заинтересовались журналисты. Потом в новостях услышала, что на тот момент во всем регионе было всего три случая таких родов, включая мой. Софья появилась на свет здоровой. Врачи успокаивают, говорят, что все будет хорошо, но я все равно волнуюсь. У нее в роду слишком много болячек, самые страшные — цирроз печени и онкология. И всю беременность я была вынуждена пить свои таблетки.

Постоянно слышу одно и то же: «Звоните в Москву». В любой понятной и непонятной ситуации. Надо поговорить с трансплантологом — в Москву. Нужен комментарий по результатам анализов — в Москву. Переназначить препарат — в Москву. Понятно, что это происходит преимущественно потому, что я там оперировалась. Но регулярно ездить так далеко молодой работающей маме неудобно.

Не считая этого, думаю, трансплантология в целом на подъеме. Пересадка стала обыденной операцией. Совершенствуется терапия. Опять же тот факт, что в моей жизни появилась Соня — тоже доказательство развития отрасли. Но рынок проникает, спрос рождает предложение, правильно? Чем совершеннее методы работы, тем свободнее людям назначают трансплантацию. Значит, становится и еще больше больных, которым назначают пересадку. Эту тенденцию, кстати, вижу своими глазами: приезжаю сдавать анализы или выписывать препараты и замечаю, что с годами в очередях становится все больше людей. Думаю, сейчас острее встает вопрос о нехватке донорских органов. Понятно, что они нужны для трансплантации, но дело еще и в том, что любому из этой очереди внезапно может понадобиться вторая (или даже третья) пересадка, иначе — смерть. Несмотря на строгую пожизненную терапию.

Возможно, еще на моем веку проблему дефицита органов удастся решить. И я скорее имею в виду не совершенствование законов, а достижения науки — создание искусственных, синтетических органов, способных полностью заменить настоящие.

Источник