У юрия хованского цирроз печени

Хованский любил выпить. Это даже не было частью образа, а его настоящим, личным пристрастием. Или болезнью. Алкоголизм.

Множественные проблемы со здоровьем никогда не заставляли Юру бросить пить. Он вбухивал деньги в лечение, пару недель торжественно клялся, что бросил и подобного больше не будет, а затем опять потягивал холодное пиво жарким днём, вечером, утром, ночью…

И просьбы друзей, родных, которые полоскали ему мозги и говорили, что это ради его же блага, не могли убедить видеоблоггера, и он слушал их лекции с кружкой очередного алкогольного напитка в руках.

Первое что он заметил — вздутие живота. Но что тут такого? Ну разжирел, как раз в последнее время сидел на месте и не двигался почти. Ничего, скоро начнёт заниматься спортом и скинет лишние килограммы. Когда-нибудь. Наверное.

Потом, во время очередного стрима, у него пошла кровь из носа. Второй раз за день. Шестой за неделю. Хованский сказал, что просто переутомился и отключил трансляцию.

Потом у него пожелтела кожа. Он игнорировал это, и только сотая шутка про то, что Хован спился до цирроза печени, напоминала об этом. Он отшучивался, что освещение хуёвое. Но хуёвым оно было постоянно. Под каждой лампой и под дневным светом, его кожа всё равно отдавала желтизной, как и белки глаз.

Юра не признавал, что болен, пока ужасные боли в животе, или, скорее, печени не складывали его пополам, отбивая всякое желание жить. Он хотел просто выхаркать эту печень, пусть и сдохнуть, но хотя бы прекратить ощущать ебучую боль.

Когда он перестал пилить видео и вообще выходить на контакт, к нему зашёл Черников. Обнаружив парня, еле дышащего от боли не способного сказать хоть слово, он вызвал скорую, которая доставила его в больницу, где уже поставили давно известный ему диагноз.

Цирроз печени.

Уже не смешно, Юра.

***

Каждый ёбаный человек считал своим долгом зачитать длинную лекцию, что он допился, что он еблан, который не спохватился, когда можно было, и всё в таком ключе.

Его поставили в длиннющую очередь на трансплантацию, и теперь единственное, что он мог — ждать подходящего донора. Вся реальность свелась к белой больничной палате, отвратительным лекарствам, процедурам, врачам, противной больничной еде и отсутствию алкоголя.

В душе Хованский проклинал Черникова за то, что тот сдал его врачам. Лучше бы он запил эту боль водкой и сдохнул довольный и, как всегда, пьяный.

Дни тянулись отвратительно медленно. Очередь практически не двигалась. Он уже начинал строить план побега из больницы, чтобы на закате своих лет опять нажраться, может потрахаться, как всегда, убежать, забыться. Он всегда убегал, но даже не знал от чего.

Через полтора месяца с его переселения в клинику пришёл он.

— Привет, циррозник. Извини, что в гости и без пиваса, на входе отобрали, — раздался противный картавый голос, заставивший Юру поморщиться, словно он только что сожрал лимон. Но, собравшись, он натянул на лицо противную ухмылку и отшутился в ответ:
— И что же король ютюба делает в палате такой визгливой мгхази, как я? — из его слов так и сочился сарказм, он даже сымитировал картавость.
— Захотелось посмотреть, как ты умираешь. Может, это последний раз, когда я тебя увижу. А запомнить я тебя хочу жалким и больным, — невозмутимо проговорил Ларин, садясь на стул рядом с койкой Хованского.

Несмотря на свои слова, критик смотрел куда угодно, но только не на своего врага. На потолок, на стены, на лекарства на тумбочке, в окно, на плитку пола, на белую простынь на кровати. Меньше всего ему хотелось видеть именно такого Юру. Больного и жалкого, почти что умирающего.

Хованский не должен был умереть в двадцать шесть от цирроза печени. Возможно, от того же цирроза, но позже. Слишком рано.

Этот беглый взгляд Дмитрия осточертел Юрию, так что он разозлился и сказал:

— Долго ты будешь осматривать мою тюрьму? Говори уже, нахуя припёрся, или я тебя отсюда выпровожу, — Юра закипал.

Сарказм по поводу того, хватит ли сил у Хованского, застрял в горле Дмитрия. Хватит этих перепалок. Его лицо вмиг стало серьёзным.

— Моё предложение по поводу печени ещё в силе, — подняв на Юрия тяжёлый взгляд, проговорил Ларин. На несколько долгих секунд Хован завис, пытаясь обработать только что полученную информацию, и выдать смог только:

— Чё?

— Я предлагаю тебе свою печень, Хованский.

Сначала тишина. Потом осознание. Затем ярость.

— Ты охуел? Иди нахуй со своими шуточками, — но взгляд Дмитрия был абсолютно серьёзен, без намёка на издёвку или шутку. — Ларин, мне не нужны твои подачки. Я в очереди, если доживу, то получу свою печень. Да и вообще, нахуя тебе меня спасать? Я же шепелявая мразь, пёс уебанский, свинья и алкоголик. Мы враги. Зачем тебе это? — практически прошипел он, злобно глядя на Диму.

— Потому что война ещё не окончена. Я не некромант, с трупом бороться не смогу.

Ларин сошёл с ума. Ёбнулся, свихнулся, двинулся, у него съехала крыша. Что за сентиментальность, что за сочувствие, что за эмоции? Может, это вообще не он?

Хмыкнув, Хованский горько усмехнулся. Он уже приготовился к своей смерти. Не нужно надежды.

— Уйди. Мне не нужны твои подачки.

— Хованс… — начал Ларин, пока громкий вопль его не перебил.

— Уйди нахуй!

Хмыкнув, критик поднялся со стула, оправил пиджак, последний раз взглянул на своего врага, в чьих глазах, казалось, угасло всякое желание жить, и вышел из палаты.

Слова Юры ничего не меняли. Ларин уже всё решил. Даже сдал все анализы, его печень Хованскому подходила. Операция завтра, но если Юрий не захотел нормально поговорить, о том, чью печень ему пересадили, он и не узнает.

Он не может его потерять.

***

День операции. Хованский сидит, потупивши взгляд, не видя ничего перед собой. Не нужна была ему печень. Не нужна была ему жизнь. Он уже успел смириться, зачем его спасают?

Он уже со всем попрощался. Или, точнее, всех оттолкнул. Он хотел умереть.

Но его мнения никто не спрашивал, так что, засыпая в операционной под наркозом, он втайне надеялся, что умрёт от врачебной ошибки.

Последнее, что он увидел перед темнотой — Дмитрия Ларина. Он так и не сказал ему…

***

Первое, что он ощутил, когда проснулся — ужасная тошнота и дезориентация. Голова кружилась, правый бок ныл, его тошнило и хотелось спать.

Словно на утро после похмелья.

Операция прошла успешно. Что же, ладно. Он попытается жить. Или же угробит и новую печень в вечных пьянках, после чего ему ни за что не дадут другую, и умрёт где-нибудь под забором.

Второй вариант казался реальней.

Хованский опять отключился.

***

Когда его перевели в обычную палату, появился какой-то доселе неизвестный оптимизм. Возможно, он даже чувствовал себя счастливым. Слишком рано он приготовился умирать, даже мысленно поблагодарил донора. Кстати, об этом…

— Лина, а ты не знаешь, как зовут моего донора? — медсестра, до этого ставящая капельницу, на секунду задумалась, после чего взяла какие-то документы и, пробежавшись по ним взглядом, ответила.

— Дмитрий Александрович Уткин. Ладно, мне нужно идти, если что — зовите, — после этого она скрылась за дверью палаты.

Дмитрий. Александрович. Уткин.

— Л-ларин?.. — выдохнул он голосом, полным животного ужаса.

Только не Ларин. Только, блять, не Ларин.

Пальцы сжали отросшие кудрявые волосы, оттягивая их, а Юрий сжался в один комок настоящего ужаса, рвано дыша, никак не желая смириться с тем, что его нет.

Дмитрия Ларина нет. Он отдал ему свою печень.

Чёртова мразь. Он ведь говорил, что не хочет, чтобы его враг умер, а теперь сам умирает?

В глазах появились давным-давно забытые капли слёз. Паника и отчаяние с каждой секундой нарастали, и Хованский готов был завыть, как волк, разрыдаться в голос от утраты и нежелания принять его смерть.

Только не его. Только не Дима. Он ведь так и не сказал…

Поток его мыслей прервала открывшаяся дверь. Подняв взгляд, Юра увидел в дверном проёме Дмитрия Ларина в больничной одежде, опиравшегося на стойку, на которой висела капельница.

— Какого хуя?.. — на выдохе произнёс Юрий, не зная, что происходит. Может, медсестра ошиблась? Или это был не тот Уткин. Что произошло?

— Ну как тебе моя печень, мразь? Посмей только её пропить, — шатаясь, Дмитрий прошёл к стулу рядом с кроватью Хованского и почти что упал на него. Сил было мало, но ему нужно было увидеть Юру.

— А разве ты не должен был умереть от того, что у тебя забрали печень? — осторожно спросил видеоблоггер, не понимая, что происходит.

— Тебе пересадили часть моей печени, идиот. По-твоему, я бы умер ради тебя? Большое счастье… — договорить Ларину не дал резкий рывок, и через секунду он ощутил тёплые объятья, сжимающие его с огромной силой.

— Блять… Я думал, ты умер, Уткин. Я думал, что больше никогда тебя не увижу, — Хованский едва ли не рыдал, с трудом сдерживая слёзы радости. Ларин здесь, он в его объятиях, он рядом. — Слава, блять, богу.

Критик застыл на месте, не зная, что делать, но вскоре осторожно погладил Хованского по напряжённой спине, а после по волосам.

— Я не хотел тебя терять, — на ухо, почти неслышно прошептал Ларин.

— Я тебя тоже, — оторвавшись от Димы, Юрий посмотрел ему в глаза взглядом полного истинного счастья, радости и…

Хованский закрыл глаза и наклонился почти вплотную, касаясь своими губами сухих, потрескавшихся губ Ларина. Почти сразу же облизал их языком, после чего Дима открыл рот, предоставляя Юре простор для действий.

Первым отодвинулся тот же Хованский, смотря Дмитрию в глаза и произнёс так уверенно, как никогда прежде:

— Я люблю тебя, Уткин.

— Пидор, — отвечает Ларин, хрипло смеясь. Внутри Хованского всё готово разбиться, разлететься вдребезги, пока холодная рука не ложится на его щеку. — Я тебя тоже, мразь.

Хованский улыбается и тянет Диму на себя, положив на кровать и прижимая к себе. Это ли называют счастьем?

Ларин уснул на плече Юры, а тот ещё долго смотрел в белый потолок, который теперь играл для него всеми существующими красками, после чего тоже уснул, переполняемый счастьем и желанием жить.

Через какое-то время их разбудила криками вошедшая медсестра, которая отвела Диму в его палату. Но они всё равно не отходили друг от друга, и уже через неделю выписались.

Они вошли в эту больницу как враги, а вышли как возлюбленные.

Source: ficbook.net

Source: gepasoft.ru